ru 
Тот небывалый рост рейтингов, который наблюдался в первые недели кризиса у многих западных лидеров, принципиально не изменит отношение к ним сограждан, пишет колумнист Петр Акопов.
Выйти из карантина даже сложнее, чем войти в него, — и это касается руководителей государств в еще большей степени, чем простых граждан. Не только потому, что именно лидерам приходится принимать более чем непростые решения сначала о беспрецедентных ограничениях в жизни своих стран, а потом и об их снятии, но и потому, что после этого еще долго придется отвечать за все сразу.
Почему так поздно ввел карантин? Зачем вообще его было вводить? Зачем так рано ослабили и сняли ограничения? Почему мало помогали гражданам — у соседей вон всем денег дали? Зачем потратили столько средств на поддержку бизнеса? Зачем всех контролируете? Почему все так бесконтрольно?
Ответы на эти вопросы никогда не удовлетворят всех — и уж тем более если отвечать на них приходится тогда, когда пандемия еще идет и нет особой ясности ни с самим вирусом, ни насчет социально-экономических последствий борьбы с ним. Да, мир, в том числе и международные отношения, и уклад жизни людей, после пандемии изменится — в чем-то сильно, в чем-то формально. Но изменятся ли лидеры? Изменится ли отношение к ним? Чьи позиции этот кризис укрепит, а чьи ослабит?
Как и любой кризис, нынешний максимально высветит сильные и слабые качества каждого. Поэтому тот небывалый рост рейтингов, который наблюдался в первые недели кризиса у многих западных лидеров, принципиально не изменит отношение к ним сограждан. Мобилизация во время общей опасности практически автоматически приводит к росту поддержки населением руководства страны — почти вне зависимости от того, что делает или не делает конкретный лидер. Но потом этот эффект исчезает — и рейтинги падают до прежнего уровня. Причем иногда это происходит даже раньше, чем заканчивается карантин. При этом нет прямой связи между тем, как страна прошла через пандемию, — куда больше связано с отношением к конкретному лидеру.
Британия потеряла больше людей, чем Франция, но поднявшийся было уровень поддержки Макрона уже упал, а Джонсона по-прежнему оценивают очень высоко (притом что он сам переболел коронавирусом). Может быть, дело в том, что и до пандемии Джонсон выступал как борец, настроенный провести Brexit и биться на всех фронтах, а Макрон много и красиво говорил, но, как и до карантина, раздражал и левых, и правых?
Да, рейтинги Меркель выросли на фоне кризиса до рекордного уровня — как благодаря ее обычной рассудительной манере поведения, так и благодаря успехам немецкой системы здравоохранения, обеспечившей относительно мягкий сценарий пандемии.
Но сейчас рейтинг уже начал снижаться — да и находящейся в кризисе германской политической системе популярность канцлера никак не поможет. Меркель в любом случае уйдет следующей осенью, но она так и не смогла подобрать того, кто продолжил бы ее политику, обеспечивающую (ценой отложенных потрясений) сохранение власти системными партиями.Даже в рамках собственной партии: ее ставленники провалились, а новый лидер ХДС (которого еще нужно избрать до конца года) почти наверняка будет критически настроен к политике Меркель. Более того, ее избиратели уже вообще не хотят видеть кандидатом в следующие канцлеры представителя ХДС, предпочитая лидера ее младшей баварской «сестры» ХСС — премьер-министра Баварии Маркуса Зедера.
И самое главное — совершенно непонятно, какой политический пазл, какую коалицию нужно будет сложить после ухода Меркель. Причем так, чтобы остановить рост несистемных правых и левых сил — и разрушение всей политической системы.
Куда проще молодому австрийскому канцлеру Себастьяну Курцу: его рейтинги росли и до пандемии, поднялись и в ходе карантина, так что он может чувствовать себя более чем уверенно. В отличие от соседей.
В тяжелее всех перенесшей начало пандемии Италии вырос рейтинг премьера Джузеппе Конти, но он и так был популярен, однако не представляет ни одну из правящих партий, а их популярность падает на фоне дальнейшего роста поддержки выдавленной в оппозицию Лиги Севера Маттео Сальвини.
А в Испании, едва ли не единственной из западноевропейских стран, рейтинг правительства Педро Санчеса не вырос даже во время карантина — и вовсе не потому, что страна оказалась одной из самых пострадавших в мире. Просто в Испании уже много лет как усугубляется общий политический кризис, самым заметным проявлением которого стала попытка отделения Каталонии, а сам Санчес, возглавляющий коалиционное правительство меньшинства, никогда не имел массовой поддержки у населения.
Как всегда в последнее время, нет единства в оценке американской ситуации, хотя рейтинг Трампа вырос, его противники верят в противоположное и в проигрыш президента на ноябрьских выборах. Но в реальности практически ничто уже не сможет остановить переизбрание Трампа — он уверенно шел к нему до коронавируса и сумеет обратить в свою пользу даже вызванный им кризис.
По гамбургскому счету, на выходе из карантина все лидеры вернутся к тому уровню поддержки, который был у них накануне пандемии, но сильные станут сильнее, а слабые — слабее. Вызванный коронавирусом кризис будет действовать в политике так же, как и COVID-19 в человеческом организме — ускоряя и провоцируя уже имевшиеся процессы и болезни. Но, в отличие от взрослого человеческого организма, в общественном происходят одновременно и негативные, и позитивные процессы. И поэтому очень важно, какие были сильнее накануне испытания.
В Россию коронавирус пришел в момент очень важного для нас рубежа: конституционные поправки должны были не только гарантировать стратегическую внутриполитическую стабильность, но и обозначили курс на укрепление социального государства, подкрепленный формированием нового правительства. Это направление нашего развития не просто останется неизменным после коронавируса: оно станет еще более четким и продуманным, прочувствованным и осознанным максимальным количеством людей.
Ведь социальное государство — это не просто сильная национальная система здравоохранения (а сшивание региональной и федеральной ответственности за нее как раз и проговаривалось в ходе конституционной реформы), но и общее согласие вокруг базовых принципов существования и развития уникальной русской цивилизации. Общее выше частного, служение выше владения, солидарность выше эгоизма — это не новый русский социализм, а вечные национальные принципы.
